Интервью с адвокатом Дмитрием Аграновским о том, надо ли менять Конституцию России Поделиться
12 декабря – День Конституции России. Ныне действующий Основной закон был принят в далеком 1993 году и дважды летал в космос: в 1999-м экземпляр Конституции был доставлен на борт станции «Мир» специально для космонавта Сергея Авдеева, который хотел получить юридическое образование, а в 2005-м на борт МКС отправили и наш главный закон, и конституцию Евросоюза. Сейчас российской Конституции 32 года, и некоторые представители юридического сообщества всё чаще стали говорить о том, что пора бы её обновить. Ведь средний «срок жизни» конституций — 30 лет, а многовековая гранитная прочность американского основного закона, который был принят в 1787 году и за три века набрал менее 20 поправок, для нас вовсе не пример для подражания.
Фото: Наталия Губернаторова
тестовый баннер под заглавное изображение
Надо ли нам менять Конституцию и не вызовет ли такой шаг волнений в обществе? Почему многие юристы считают идеальной конституцией сталинский основной закон 1936 года и чем наш нынешний хуже? Можно ли поправкам в высшие законодательные акты искоренить коррупцию? Об этом мы поговорили в прямом эфире «МК-тв» с адвокатом, публицистом Дмитрием Аграновским.
— Всё хорошо в своё время, и потом, критерии «лучше — хуже» не совсем подходят. Каждая конституция выполняет свои задачи. Для 1936 года подходила так называемая сталинская конституция, хотя на самом деле её так называют просто потому, что Сталин был руководителем государства. На самом деле эта конституция была основным законом Советского Союза. Это был закон, который активно обсуждался более двух лет, собирались поправки, причём безо всякого интернета. Поправки совершенно не носили формальный характер, их собирали и в городах, и в сёлах, и в чумах, и в ярангах — везде. Я думаю, те, кто ту Конституцию разрабатывал, хотели, чтобы она максимально полно регулировала общественные отношения, и в этом смысле она была инструментом для того, чтобы эти отношения регулировать, поскольку к 1936 году Советская Россия уже твёрдо встала на ноги, стала весьма сложным организмом. Предыдущая Конституция уже со своими задачами не справлялась. И те задачи, которые стояли перед страной, Конституция 1936 года регулировала блестяще.
— Все в те годы признавали, что это был выдающийся документ, который обеспечил прорыв в отношении прав человека. И это признавали в мире. Сталинская Конституция намного опередила своё время. Поэтому взять её за основу в принципе можно. В современной Конституции ведь не будет написано, что она санкционирована Иосифом Виссарионовичем Сталиным. К Сталину по-разному относятся сейчас, скорее относятся больше позитивно, но кто-то и негативно. Но тем не менее, эта конституция действовала с 1936 по 1977 год. Это и годы Великой Отечественной войны, и время полёта Гагарина. Она регулировала наши отношения и делала это блестяще. К той Конституции практически ни у кого не было никаких вопросов. Но потом времена изменились.
— Тут я немножко сделаю экскурс в историю, потому что мне в каком-то смысле повезло. В 1993–1994 годах, когда шёл у нас конституционный процесс, когда шла подготовка к принятию Конституции, я как раз учился в МГУ, причем на кафедре именно конституционного права. Некоторые разработчики Конституции у нас преподавали. Я их знал лично и с некоторыми из них поддерживаю связь. Тогда тоже перед разработчиками стояла непростая задача. Мы переходили от социализма — кому-то это нравится, мне, например, это совершенно не нравится, но тем не менее, это факт — к капитализму. И перед новой Конституцией была поставлена задача отрегулировать это новое капиталистическое общество. Мне лично Конституция 1936 года, конечно, ближе, чем Конституция 1993 года. Но те задачи, которые стояли перед страной, перед государством, которое переходило от социализма к капитализму, — я сейчас не обсуждаю, хорошо ли это, плохо ли это, чем это сейчас обернулось, — но тем не менее, тогда эту задачу нынешняя Конституция выполнила, и, в общем-то, достаточно продолжительное время её выполняла. Мы перешли от социализма к капитализму. Кто-то от этого выиграл, кто-то проиграл. Но такое общество сложилось, и Конституция в этом смысле сыграла свою роль.
— Знаете, такие конституции в курсе школьном и университетском — у нас всё-таки читали в основном советские профессора, — такого рода конституции назывались реакционными. Их принимали после поражений в войне, после подавления народных бунтов. Там действительно был явный перекос, и он и сейчас есть, к сожалению, от представительных к исполнительным органам власти. Если до 1993 года у нас была ярко выраженная парламентская республика, то сейчас у нас республика даже не президентская. Мы тогда на кафедре обсуждали, и один молодой человек, отличник, вывел такую концепцию: есть разделение властей, а президент по нашей Конституции как бы над разделением властей, он ещё выше — это отдельная особая ветвь власти. Опять же, с точки зрения тех задач, которые стояли перед страной тогда и которые стояли во многом потом, это было адекватно.
— В конституции 1936 года был большой блок, — самый основной блок, — посвящённый социальным правам. И, кстати, эти права с подачи Советского Союза попали в 1948 году в Всеобщую декларацию прав человека. В Конституции 1993 года эти социальные права были очень сильно ущемлены.
— Понимаете, социальное государство — это вообще отдельная тема. Оно вроде не капиталистическое, не социалистическое, а социальное. Каждый вкладывает в это что-то своё. Да, вроде как мы больше защищены, но появились, например, формулировки, которые даже сейчас мало кто понимает. Я иногда встречаюсь с молодёжью, говорю: «Какие вы знаете права из Конституции?» — «Право на труд». Я говорю: «Нет, как ни странно, вы отстали намного от жизни». Право на труд было в советском конституционном праве. А сейчас записано замечательно: «Труд свободен». Так говорит кадровик, который увольняет: «Свободен!». Здесь, наверное, имелось в виду, что каждый вправе распоряжаться своими способностями к труду и принудительный труд запрещен. Но согласитесь, что формулировка получилась немного неудачная.
То же самое и в отношении перекоса в сторону исполнительной власти. В самом их названии заложен смысл – они должны исполнять. Но случился перекос явно в их сторону — представительные органы власти, их полномочия резко были ущемлены. Ну и, конечно, вот этот пресловутый приоритет международного права над внутренним.
— Извините, несмотря на все усилия, он остался. Потому что он есть в 15-й статье Конституции, а эта статья неизменяема. Саму по себе конструкцию приоритета международного права над национальным можно встретить очень редко. Например, такая конструкция была в послевоенной Конституции Германии, когда Германия проиграла войну. А, скажем, в Конституции США и Китая прямо записан приоритет внутреннего права над международным. Мы сейчас пытались это положение исправить, потому что сейчас оно нам, извините, как на корове седло. Но тут дело в том, что 1, 2 и 3 главы Конституции нельзя изменить, можно только созвать Конституционное собрание и принять новую Конституцию. Эти положения очень жёсткие. Поэтому нам пришлось в 2020 году, когда у нас была конституционная реформа, менять другие положения. И сейчас мы видим даже некоторые противоречия в Конституции.
— Средний срок существования конституций во всем мире – 30 лет. В смене Конституции нет ничего страшного, это проходило в Советском Союзе, это проходило в других странах. И если сейчас будет разработана и принята новая Конституция, я в этом не вижу совершенно никакой трагедии, это не какое-то, знаете ли, потрясение основ. Но на сегодняшний день у нас даже нет закона о Конституционном собрании. С 1993 года — вот сколько времени прошло. Поэтому надо сказать, что государственное строительство у нас не совсем завершено. Надо принять закон о Конституционном собрании, чтобы в любой момент это общественное собрание было, что называется, на низком старте. Оно, может, нам вообще не потребуется. Но есть обязательные законы, которые должны быть приняты.
— Это во многом вопрос правоприменения, но и Конституцией, как ни странно, тоже можно частично влиять на коррупцию. Капиталистическому обществу коррупция свойственна в гораздо большей степени, чем социалистическому, потому что есть больше экономической свободы. Это диалектика: достоинства – это продолжение недостатков. Есть больше экономической свободы, больше возможностей получать деньги, в том числе и нелегально, есть больше возможности тратить, в том числе и незаконно. Больше возможности влиять на государственные органы тоже. Помните фильм «Красотка», там есть такой эпизод, когда Ричард Гир хочет распилить большую верфь. А хозяин верфи говорит: «Вот нам два линкора заказывают». А Ричард Гир говорит: «Нет, этот закон лёг под сукно». И хозяин верфи, которая должна линкоры изготавливать, в негодовании говорит: «Так у вас ещё и сенаторы на содержании?». То есть это совершенно не только наша проблема, она показана в мировом кинематографе, что называется, в полный рост.
— Отчасти она и помогала. Прежде всего — свободой слова, гражданским обществом, независимостью судов. Для чего вообще нужно гражданское общество на Западе — совсем не для смены власти и не для того, для чего у нас пытались его использовать некие недобросовестные иностранные силы. Эти активисты нужны для того, чтобы осуществлять контроль. Контроль над контролем: у нас есть государственные органы, которые контролируют государственные органы, а над ними ещё должен быть общественный контроль. Активисты должны не бояться совать нос в самые проблемные места, они не должны бояться, что этот нос прищемят. Как раз свободу для гражданских активистов, для прессы и должна гарантировать Конституция.
